Мифы и Миф. Культурологический взгляд на некоторые парадоксы общественного сознания в области аномалистики и традиционализма
Об авторе: Ермаков Станислав Эдуардович, член Союза писателей России и Московской городской организации Союза писателей России, кандидат культурологии (историческая культурология), соучредитель Научного и творческого объединения «Северный ветер».
Вниманию наших читателей Доклад, сделанный автором на IV Международной конференции «Непознанное. Традиции и современность». Москва, 18 октября 2014 года. Печатная версия опубликована: Аномалия. Информационно-аналитический вестник Ассоциации «Экология Непознанного». 2014. № 4. С. 3—12.
Первоначально предполагалось, что речь в этой работе пойдёт только об исторических мифах и о штампах, о расхожих штампах, которые у компетентного и просто думающего человека не вызывают ничего, кроме улыбки, но которые, тем не менее, захватывают умы людей. Однако вскоре стало понятно, что намеченный подход будет не вполне рационален и сам анализ в таком случае придётся свести преимущественно к публицистике, даже к фельетону. Сама наша жизнь, впрочем, куда больший фельетон.
Однако шутки шутками…
Законы бытования мифов разного уровня и в разных культурах одинаковы. Это вполне наглядно показано поколениями исследователей-мифологов. Строго говоря, не имеет значения, родился миф в древности как способ объяснения мира, явления, «природы вещей» и так далее или складывается сегодня и захватывает умы изрядной части людей.
Без «мифотворчества» не обходится ни одна область общественной мысли, особенно те из них, которые определяют самосознание, статус человеческого сообщества в глазах его членов, будь то этнос, этническая или профессиональная группа или межэтнические объединения — от профессиональных до религиозных.
Происхождение Мифа в собственном смысле слова до сих пор спорно, но явно относится к глубокой древности. Он возникает, когда есть некая реалия и попытка осмысления этой реалии человеком на определённом этапе развития. Стеблин-Каменский предполагает, что мифологические сюжеты появляются как бы «внутри» людей: «…хотя все отдельные элементы мифа <…> — образы действительности, связи между этими элементами обусловлены внутренней действительностью человеческого сознания, а не действительностью, внешней по отношению к человеку» [5, с. 42].
Поскольку миф не описывает явление как таковое, предлагаемое в его рамках объяснение не имеет ничего общего с объяснением научным или протонаучным. Несомненно, мифологический сюжет — предмет веры. Он возникает, бытует и принимается за правду, невзирая на свою невероятность и неправдоподобие. Что с того, что уже античные философы позволяли себе считать мифы об олимпийских богах аллегориями и фантазиями? Сколько их было, этих философов? А сколько людей одновременно верили в мифы и считали Зевса, Аполлона или Геру вполне реальными сверхъестественными личностями, которые ведут себя в соответствии с рассказами о них?
Вот почему попытки прямого толкования мифа лишены смысла. В этом отношении А.Ф. Лосев, говоривший о мифе как о символе, был совершенно прав, ибо символ (не знак, а именно символ) невозможно объяснять напрямую.
Но представим себе: вот нечто требовавшее объяснения объяснено, причём объяснение дано в полном соответствии с законами и принципами мифологического мышления, о которых мы не раз говорили в своих предыдущих публикациях. В архаическом обществе, о котором в данном случае идёт речь, оно и не может быть иным, поскольку другие виды сознания отсутствуют (по крайней мере, нет никаких свидетельств в пользу их присутствия).
Теперь явление существует само по себе, а его отражение в мифе — само по себе, и они продолжают развиваться каждое в своей плоскости, правильнее даже сказать — в своей реальности: первое — в физическом мире, а второе — в пространстве смыслов, в области психического, в культуре и мышлении.
Ничто не появляется из ничего. Молния или звёзды, явление продолжения рода и т. д. и т. п. — не чудо, они подчиняются законам природы, но мифологическому сознанию это неважно. Для их описания оно использует язык образов, то есть — мифов.
Кстати, говоря о мифе как о продукте мышления членов древних обществ, мы забываем, что мифологическими являются и все религиозные учения, в том числе современные. В советское время, когда официальной доктриной был атеизм (иногда ещё и воинствующий, а потому недалёкий), на это обстоятельство систематически указывали, но особенный акцент на нём не делали. Возможно, считая само собой разумеющимся, а возможно, чтобы избежать соблазна переноса мифологического подхода на официальную идеологию.
Ныне о мифологизме официально признанных конфессий речь почти не идёт, а саму эту тему стыдливо обходят. Атеизм не в моде и даже учёные-естественники порою религиозны (хотя мифологически-религиозный и научный подходы к миру взаимно исключают друг друга, а синтез представляется автору невозможным).
Итак, совокупность явлений окружающей действительности получала мифологическое объяснение. Процесс сотворения мифа, надо думать, был не быстрым, однако другого пути просто не знали. С другой стороны, мифологическое описание не отменяло вполне прикладного подхода в повседневной жизни. Пользовались «утилитарно», а объясняли с помощью мифа. Возможные противоречия во внимание можно было не принимать, поскольку для мифа они несущественны. В крайнем случае, появлялся другой (ещё один) миф, он даже вполне мог противоречить первоначальному. Например, Вселенная индоевропейцам представлялась одновременно и антропоморфной, и порождением Мирового древа, и плоскостью. Звёзды были и душами, и, например, фонариками и дырочками в небесной тверди. Парадокс этот лишь кажущийся. Эти представления считались верными в равной степени. Насколько такая картина соответствовала объективной реальности или тому, как её воспринимают люди, не суть важно.
«Мы увидим в логике мифа нечто чрезвычайно любопытное и двойственное: мы увидим явно “абсолютную логику”, но построенную скрыто на основе “логики относительности” и при этом в конкретных телесных образах эвклидова мира.
Мы увидим, что воображаемый, имагинативный мир мифа обладает часто большей жизненностью, чем мир физически данный, подобно тому, как герой иного романа бывает для нас более жизненным и исторически конкретным, чем иное, когда-то жившее, историческое лицо» [2].
Логика мифа — это не логика формального мышления и даже не логика повседневного бытия. В конечном счёте, разница между мифом и действительностью столь велика, что представляется вполне уместным говорить о параллельном существовании двух миров: физического и психического (точнее, быть может, психологического).
Посмотрим с этой точки зрения на два социокультурных феномена: на аномалистику — на образ аномальных явлений (АЯ) в общественном сознании (в том числе и попытки их изучения и объяснения) и на течение, называемое традиционализм.
Аномалистика (обозначим её для простоты так) утверждает, что вокруг нас с некоторой частотой происходят события, которые нельзя объяснить в рамках научного подхода. Здесь под аномалиями мы понимаем широкий спектр феноменов, от НЛО до полтергейстов и пр., так как разница в их осмыслении и культурной репрезентации невелика.
Современная аномалистика в значительной степени (теоретически, по крайней мере) механистична, поскольку в ней преобладают гипотезы о том, что аномальное связано с деятельностью иного разума — прежде всего, разума инопланетного. Соответственно, попасть сюда разумные существа должны с помощью совершенных технических устройств — отсюда и доминирование «инженерного» подхода к исследованиям. Даже когда по мере накопления сообщений о феноменах возникают иные концепции, от рациональных до мистических, тяга к механицизму в их рамках всё равно прослеживается. Примеров можно привести немало.
Так одно время полиморфизм НЛО — якобы присущую им способность менять видимый облик — объясняли как свойство транспортных средств пришельцев; потом заговорили о многомерности объектов, хотя мы её и представить-то не в состоянии. Инженерный механицизм (а возможно, и человеческое мышление как таковое) не в силах принять логику, основанную на других принципах, чем те, что используются в технологиях человечества. Впрочем, факт существования или не-существования АЯ как таковых нам здесь не важен, поскольку говорим мы не о нём, а об «осмыслении» и «объяснении» оных.
Традиционализм в общих чертах является системой взглядов на современную цивилизацию как на деградирующую — в духовном, а порою и в технологическом отношении. Понятие «традиционализм» объединяет довольно разные течения, но все они имеют ряд общих черт. Возникновение древних культур в рамках традиционалистского подхода рассматривается как результат действия трансцендентных или иномирных сил, одухотворённое человечество живёт в «золотом веке», после чего начинается его моральное и прочее падение. Рецепт спасения — в возвращении к первоначальным устоям. Пути решения, акценты и описание устоев, естественно, варьируются в зависимости от предпочтения авторов. Наглядным примером может служить отношение к преобладающим религиям: для одних, скажем, христианство есть наивысшая форма, совершенная истина, и все прочие, даже более древние системы веры в лучшем случае есть подходы к нему, провозвестники своего рода; для других оно — результат ошибки, плод заговора и должно быть отторгнуто. Ни исторический, ни культурный контекст (не говоря уже о логике) роли не играют.
Большинство вменяемых людей сойдётся на том, что эти области — удел преимущественно маргиналов и обитают где-то на периферии культурной жизни общества. Именно поэтому мы их и выбираем как объекты рассмотрения.
Перед нами крайние, экзотические и вроде бы, простите за кажущийся абсурд моих слов, нетрадиционные культурные феномены. Принципиально отвлечёмся от оценочных суждений типа «хорошо» и «плохо». Это трудно, но по-иному мы не сможем анализировать эти области культуры. Именно их пограничный характер нас и привлекает, поскольку позволяет лучше увидеть то, что в обычных условиях, в обыденности не столь заметно. Кроме того, любопытна и кажущаяся противоположность этих двух направлений общественной мысли. Они словно бы взаимно отторгают друг друга, хотя в действительности всё обстоит совершенно иначе.
Если рассматривать представления об аномальном как феномен культуры, трудно будет не согласиться, что перед нами — миф, пусть и осовремененный с точки зрения «антуража».
Гипотез о природе аномальных явлений несколько десятков, но ни одна из них, как утверждают, не объясняет феномены. Сами АЯ, по мнению сторонников их существования, весьма разнообразны. В начале волны современного всплеска интереса к АЯ (конец 1940-х годов прошлого века) обычно просто отрицали их как таковые, ныне чаще говорят об ошибках интерпретации, поскольку массив накопленных сообщений оказался достаточно велик.
Свойственное мифологическому мышлению стремление к противопоставлению, созданию цепочек бинарных оппозиций, полагаем, становится очевидным при рассмотрении пар «люди — пришельцы (неважно, откуда именно)», «люди — творения пришельцев» (это более сложная оппозиция, но противопоставление сохраняется), «хорошие люди — плохие пришельцы» (похищения людей и опыты над ними), «плохие пришельцы — хорошие пришельцы».
Хотя предпринимаются попытки, и порою небезуспешные, научного изучения аномального, в массовом сознании отношение к реальным или предполагаемым феноменам остаётся, на наш взгляд, мифологическим. Отчасти это было пошагово показано на примере частной мифологемы «аномальные зоны — космодромы пришельцев» [3]. Складывается впечатление, что ни «фанов», ни «исследователей» — по крайней мере, подавляющее их большинство — правда не очень интересует, а вот убеждённость в своей правоте и самореклама интересуют даже очень. «Есть только две точки зрения: моя и неправильная», — так, кажется?
Снова перед нами классика, основа мифологической модели мира: жители моей деревни (говорящие на моём языке) — люди, а все прочие — даже если и люди, то не вполне. Кто не согласен, не поддерживает, тот не наш, он предатель, враг, не-человек. Оппозиция «свой — чужой»?
Сегодня мифологи в большинстве сходятся на том, что «в современности реалии мифа имеют не познавательный, а поведенческий характер, как форма знания он утрачивает свою актуальность, однако как побуждение к действию не исчерпал свои возможности» [4]. Однако применительно к области аномального это не вполне так. Вести себя можно совсем не по мифологическим образцам (что немыслимо в рамках Мифа с большой буквы). Более того, в ряде случаев крайне желателен имидж авторитетного учёного-мыслителя, профессора, академика, степенного величавого мудреца, или битого жизнью путешественника-естествоиспытателя, но не никак выдумщика-мифотворца. Если вы хотите привлечь общественное внимание, излагать самые сомнительные сведения следует исключительно как истину в высшей инстанции. Какова её реальная ценность, неважно.
Представим себе, что могут думать те из мыслителей, которые намеренно вводят нас в заблуждение, — нечто вроде «один пишем — два в уме».
«Именно корабль пришельцев висел над домом, на фото он, а не блик, — и никаких гвоздей…» («Фотоэксперты? Да что они понимают!»)
«Было в Древней Индии ракетно-атомное оружие и про это прямым текстом написано в индийском эпосе, и при раскопках найдено — и всё тут!» («Что написано в эпосе на самом деле — неважно, а про раскопки, — поди, проверь!»)
«Пришельцы оставили нам на обломке булыжника, который есть кусок НЛО, концептуальное послание — и не сметь в этом сомневаться!» («Да есть ли там хоть одна надпись с числом букв больше трёх… а что это осадочная порода, а не кусок “тарелки” — не суть важно»).
«Святой Грааль — это такой бокал, который Владимир Красно Солнышко выменял у масонов, и эти мои слова тому доказательством!» («Чем абсурднее, тем правдоподобнее; главное, не позволить и нотке сомнения прозвучать…»)
Не правда ли, заменить вымышленные слова точными цитатами из того же Интернета по силам любому интересующемуся?
А если они и в самом деле искренне верят в то, о чём говорят?
Как видим, в цене не достоверность и адекватность сообщения, не методологическая безупречность исследования (что и составляет основу научного подхода), а нечто противоположное. На худой конец, пусть ругают, лишь бы говорили.
Вот в рамках мифологического подхода верить, не соблюдать логику, фантазировать не только допустимо, но и естественно. И очень желательно, так что удивляться нечему.
Как мы уже показали ранее, легко проследить и присутствие антропоцентрической модели мироздания (в ряде альтернативных теорий — и прямое опровержение современной астрономии, вплоть до утверждения, что Земля есть центр Вселенной). Аналогично дело обстоит с другими характерными чертами мифологического мышления (выводы на основе подобия и внешнего сходства, нечувствительность к логическим противоречиям, неразличение частного и общего, «фольклорного» и научного, неправомерные обобщения по одному признаку). Едва ли есть нужда приводить длинный список примеров (подробнее см. [3]).
Оставим на время таинственную область аномального и обратимся к традиционализму, вернее, к его преобладающему сегодня течению — традиционализму интегральному. «У традиции нет ничего общего ни с местным колоритом, ни с народными обычаями, ни с причудливыми действиями местных жителей, которые собирают изучающие фольклор студенты. Это понятие связано с истоками: традиция — это передача комплекса укоренённых способов облегчения нашего понимания сущностных принципов универсального (вселенского) порядка, так как без посторонней помощи человеку не дано понять смысл своего существования» [1]. В этих словах, пожалуй, содержится квинтэссенция идеологии современного традиционализма и… его мифологии. Всё неважно, научный подход и сбор фактов — ерунда, важен единый комплекс укоренённых способов понимания «принципов вселенского порядка».
Вообще-то, изучение народных традиций и попытки восстановления исконных верований, а также «подлинной истории своего народа (родственных народов)» теоретически как раз имеют своей целью поиски или, вернее, воссоздание такого комплекса[1]. Не случайно считается, что каждому народу нужен свой национальный миф. Не исключено, что его нужно искать. Но кто-то ведёт поиск, стараясь сохранить руки в чистоте, а кто-то уговаривает себя, что они чистые, но либо занимается фантазированием, либо подходит к проблеме поверхностно. Недавно один наш коллега был весьма обескуражен, когда мы показали ему, что столь яростно критикуемая им концепция от «упёртых учёных» отброшена собственно учёными лет уже пятьдесят как, а факты-доказательства, использованные в ходе его расследования, есть первоапрельские розыгрыши.
Национальный миф можно создавать в контексте как официальной идеологии, так и фолк-хистори[2]. Но приведённые слова де Бенуа интересны другим, а именно отсылкой к «посторонней помощи». Она, несомненно, мифорелигиозный образ, причём ключевой для двух рассматриваемых нами течений.
Именно здесь, в идее присутствия иного, смыкаются аномалистика и традиционализм. Более того, при желании не составляет особого труда проследить их взаимовлияние, что порождает дивные парадоксы вроде почтительного цитирования Рене Генона адептами теософии (как известно, этот французский философ, один из создателей современного традиционализма, крайне отрицательно относился к теософии и оккультизму, посвятив их резкой критике ряд статей).
Когда во второй половине 1990-х годов мы с А. Платовым ратовали за поиски такой связи между, если можно так сказать, «традиционализмом» и «аномалистикой», автор представить не мог, насколько всё просто и сложно одновременно. Связи между тем и другим есть, неразрывные связи, но они проходят на совершенно другом уровне.
Тот Миф с большой буквы, первоначально служивший для объяснения окружающей действительности, был единственным способом и описания, и передачи понятого. Его образная основа, мифологический способ передачи информации созвучны способу мышления человека. Главенствующая роль мифа снижалась по мере развития общества и получения всё новых знаний об окружающем мире. Он уже не мог служить объяснением, отчего, как уже было упомянуто, ещё в античности начали предприниматься попытки объяснить сам миф. Любопытно, что миф, несомненно, является порождением культуры, но культура во многих отношениях обусловлена мифом, а направление её развития миф же и задаёт. То есть в какой-то мере справедливо суждение о неразрывной связи культуры вообще и мифологии.
В наши дни картина иная, наблюдается обратное движение. Исследователи мифов не случайно говорят о ремифологизации — процессе возрождения мифологического сознания в культурах, до того утративших живую связь с мифологией. Толчок к ней даёт немецкий романтизм, но впоследствии на протяжении XIX—XX веков ремифологизация распространяется достаточно широко, преимущественно, как считают, в образованных кругах. Возможно, это и верно, поскольку «простое население» от мифологического мышления и не отказывалось, менялись лишь его формы.
Что же происходит? В аномалистике происходит замена созданной на основе научного познания картины мира «новой мифологией». Традиционализм мифологичен, что называется, по определению. Мифологические схемы (даже не схемы, а сюжеты) в этих областях культуры мало отличаются друг от друга. Поскольку количество примеров — подтверждений мифа (а, как мы помним, мифологический образ считают объективной данностью) ограниченно, искатели следов древних пришельцев обращаются к тем же артефактам, что и традиционалисты: к духовным текстам, древним сакральным объектам и т. п. Сторонники же «Традиции» нередко апеллируют к инопланетным пришельцам или сверхъестественным существам (разницы никакой), чудесными свидетельствами присутствия которых и считают аномальные явления[3]. Что это за существа — неважно. Если есть «белое», непременно должна найтись и оппозиция в виде «чёрного», а если её почему-то нет, то стоит таковую придумать. И — тем хуже для фактов…
Мы наблюдаем, как не-, около- и псевдонаучные (читай: мифологические) представления о действительности замещают саму действительность в сознании как любителей аномального, так и претендующих на традиционализм: «…Я таким брошуркам всё равно больше верю, чем официальной исТОРии»[4] (дословная и типичнейшая цитата из социальной сети, сентябрь 2014 года).
Представление о явлении замещает само явление. Образ становится воспринимаемой реальностью сомнительной объективности. Новый миф торжествует… Даже если назвать его «наукой», наполнение никуда не денется.
Конечно, мы представляем упрощённое, схематическое изложение, и если бы не наше стремление уйти от качественных оценок, сказать можно было бы очень много.
Аномалистические и традиционалистские мифологические конструкты возникают на периферии культурной жизни. Но это не значит, что они там же остаются и радуют небольшое число экстравагантных людей, преимущественно фриков. Фриками принято называть людей, которые, по их словам, занимаются «настоящей наукой», однако на деле профанируют ту область, в которой они заняты, ибо их предметные знания в ней в лучшем случае фрагментарны.
Псевдонаучное фричество и современное мифотворчество — не одно и то же. Фричество — это ошибочное толкование, искажение проверенного и работающего закона, факта («Коперник был неправ, Земля плоская — и всё тут!»). Такое суждение при всей своей нелепости может стать основой мифа, но сама фрическая идея далеко ещё не миф[5].
«Не умея мыслить формально и стремясь к максимальной реализации своих страстных желаний, мифотворческое воображение иногда настолько перегружало необычным содержанием свои образы и тем самым придавало им так много чудесного смысла, что эти образы становились непредставимыми или только символически представимыми, или оказывались мнимыми образами (якобы образами), то есть они оказывались чисто смысловыми образами (вроде “вещи-ничто” энергетического мира). Мифотворец придавал часто этим “смыслам”, порожденным его страстными желаниями и грезами, форму общеизвестных обычных вещей, совершающих, неизвестно как и почему, необычные и невозможные акты и функции, хотя, по сути говоря, их смысл и функции должны были бы лишить их “формы” вовсе» [2].
Мифологическое восприятие не может не привносить в картину мира элемент вымысла, но природа этого вымысла различна.
Любой миф отражает внутреннее восприятие человеком окружающей действительности. Некогда Миф в собственном смысле слова был единственным средством описания мира, сегодня он сосуществует с наукой и (поскольку религия всё-таки не вполне «чистый» миф) с религией. Как ни странно, «пограничные» области культуры в большей степени подчиняются законам мифа, а соприкасающиеся с ними люди демонстрируют значительное количество черт мифологического мышления. Научный подход оказывается задействован в наименьшей степени — возможно, по той причине, что он лишён эмоций и, в идеале, личностного начала: ведь научное знание мыслится как объективное, то есть не зависящее от качеств отдельного учёного. Так называемые «традиционные» религии сами находятся в кризисе, несмотря на все попытки их реабилитации.
Научный подход труден и скучен, иногда наука вообще кажется бессильной; религиозная картина мира не отвечает современным запросам общества, как бы ни ратовали «за возрождение подлинной веры», не отвечает хотя бы потому, что сама структура религиозных организаций, если можно так выразиться, «отстала» — они феодальные по сути и устроению, а у нас сейчас совсем иной уклад. Возможно, в том числе и это привлекает людей к «пограничным» областям («тоска по священному» у «человека исторического», по М. Элиаде). Пусть культурные тексты в них неоднозначны, но они затрагивают те самые фундаментальные области мифа («мы и они», «почему так устроено» и пр.) — следовательно, и связанные с ним области бессознательного. Находят отклик в сокровенных уголках души, если говорить штампами.
Масштаб влияния мифологических мотивов на умы в действительности очень велик — и примером тому политические события последнего года. Мы, как правило, принципиально не говорим о политике и уже договорились не выносить качественных оценок, а потому сейчас просто обратим внимание на ряд важных моментов.
1. Национальные мифы — откуда взялся тот или иной этнос, какова его роль в мировой истории и т. п. — используемы в политических целях непременно и повсеместно. Так, на соседней Украине исторический миф, каких и у нас предостаточно, вышел на «официальный» уровень, прямым подтверждением чему служат достаточно известные учебники по многотысячелетней истории этой страны[6].
В России подобных сочинений тоже, увы, предостаточно. Если где-то в предках украинцев затесались венерианские дельфины, то у нас и далёкие предки индоевропейцев арии, и вообще весь мир говорил вполне себе по-русски ещё десятки тысяч лет назад. Нелепость? Несомненно! По счастью, в России это пока остаётся именно маргинальным фричеством. Но фрические идеи проникают уже и в умы отдельных политиков… свидетельства тому найти несложно.
Воспрепятствовать таким идеям появляться и овладевать некоторыми слабыми и необразованными умами? Это нереально, да и не нужно. Вторичные мифы подобного типа появились не сегодня. Та же теософия может служить ярким примером. Взятые сами по себе, странные идеи, пожалуй, захватят разве что единицы «особо уверовавших», пока остаются где-то там, на границе культурно-информационного пространства.
Однако общность культурных кодов (в данном случае — русских и украинских) таит в себе скрытое коварство, поскольку априори не возникает внутреннего отторжения послания, которое содержится в том или ином мифе. Национальные мифы, возвеличивающие или уничижающие любой этнос, равно опасны и подобны бомбе с часовым механизмом. Случайно ли так много за последний год вылезло презрения к русским у «либеральной оппозиции»? Вовсе не обязательно стать проплаченным агентом влияния, чтобы выражать определённые мысли и отношения. Не обязательно считать русских унтерменшами, но рассуждения о «чистоте славянского происхождения» украинцев, особой роли финно-угров в формировании великороссого суперэтноса имеют шанс отложиться в подсознании, а конечным результатом укрепления и распространения этих вроде бы наивных мифов может стать ни много ни мало распад страны.
Почему мы вдруг обратились к этому вопросу?
2. Возможно, почти никто не обратил внимания, что после известных политических событий последних месяцев существенно выросло число «аномальных» и «эзотерических» групп в социальных сетях. Содержание их типично и неоригинально: НЛО, псевдоэзотерика[7], развитие скрытых способностей и всё в том же духе с непременным пристальным вниманием к истории и её загадкам. Отмечен и «обратный знак», то есть гиперкритический, ёрнический подход ко всем этим темам, когда мифотворчество идёт от противного, в виде «отрицалова». Лишь как бы иногда, но системно повторяясь, проскакивают реплики от администраторов — эдакие «вставленные сообщения»: «Ла-ла-ла…»
Создатели таких групп, как выясняется, в большинстве случаев обитают где-нибудь на Украине. Аномалистика, традиционализм и разного рода мистические течения становятся средствами информационной войны. И наверняка эти выстрелы попадают в цель, потому что в тех же соцсетях находятся те, кто ставит «лайки», делится, просто следит за обновлениями.
3. Хорошо известна роль, которую традиционалистские мифы сыграли в Германии после Первой мировой войны. О силе воздействия мифов на умы, кстати, говорит то обстоятельство, что тема «мистики и тайн» Третьего рейха до сих пор популярна и служит предметом постоянных спекуляций: то «Аненэрбе» с пришельцами общалось, то фюрер не умер, а сбежал в Антарктиду, а оттуда — в параллельный мир…
История повторяется — и не всегда как фарс…
Можно пытаться моделировать различные сценарии развития событий, но в любом случае из прошлого стоит извлекать уроки. Наука сумела выучить часть урока: так, профессор Г. Коссинна привнёс в археологию многие методы, которые используются в ней до сих пор, но его теории наукой отброшены. А вот претендующие на научность мифотворцы от аномалистики ни новых методов, ни новых знаний не создают, с большинства трибун озвучивают весьма странные вещи, а их доводы «за» звучат так, что думающий человек, скорее, решит, что это аргументы «против».
4. Однако выбор между мифом и действительностью осуществляют не отдельные думающие люди, а толпа. Толпа существует по другим законам: законам не логики, а эмоций и образов. Вот почему (особенно с учётом нынешнего падения уровня образования) миф и мифологически окрашенная информация вообще укореняются в сознании куда скорее, чем спокойный взвешенный анализ. Что мы массово и наблюдаем — от соцсетей и трибун отдельных тусовок до средств массовой информации с огромной аудиторией.
Воздержимся от однозначных выводов. В рамках затронутого вопроса мы вправе лишь поставить проблему и попытаться показать её составные части, источники и содержание. Добавим лишь, что миф — это миф, а наука — это наука. Если смешивать одно с другим, получится не тот коктейль, который приятно и полезно пить. Тем страшнее наблюдать, как постепенно миф проникает в науку.
Литература
1. Бенуа А., де. Определение Традиции // Полюс. 2008. № 1. С. 3—4.
2. Голосовкер Я.Э. Логика мифа. М.: Наука, 1987.
3. Ермаков С. Между Сциллой желаемого и Харибдой действительного. Аномальные зоны: повод для размышлений о путях «аномалистической» мысли // Аномалия: информационно-аналитический вестник Ассоциации «Экология Непознанного». 2012. № 4. С. 11—15.
4. Райкова О.А. Древнегреческий миф классической эпохи. Автореф. дис. … канд. филос. наук. Томск, 2012.
5. Стеблин-Каменский М.И. Миф. Л.: Наука, 1976.
[1] Если, конечно, речь идёт не о сугубо научных изысканиях, а о тех, что предпринимаются ради «идеи».
[2] Обобщённое обозначение совокупности претендующих на научность, часто наукообразных по форме, но не научных по сути трудов и концепций на исторические темы, созданных, в основном, непрофессионалами.
[3] В этом смысле любопытен обзор Г. Медуэя, перевод которого напечатан в «Аномалии» № 3 за 2014 год. И, конечно, нельзя не упомянуть многочисленные отечественные псевдоуфологические и неоязыческие течения типа инглингов, анастасистов и пр., которым несть числа.
[4] Такое написание слова «история» восходит к откровенно лингвофрическому толкованию его этимологии как «то, что взято из Торы» (а потому несомненно ложно). Совершенная нелепица, но ставшая весьма популярной в определённых кругах…
[5] Научных фриков разбирает, и небезуспешно (пусть зачастую и излишне грубовато), ЖЖ-сообщество http://science_freaks.livejournal.com.
[6] Мы используем этот пример прежде всего в силу актуальности темы в общественном сознании. Можно было бы обратиться и к другим. «Аномалия» достаточно часто обращала внимание на подобные образчики мысли разного уровня. От них мало отличаются мифология американского «Проекта “Sunesis”» (см. серию публикаций 2009—2010 годов о перуанских контактах и их развитии), концепции д-ра Грира (см. № 3 за 2014 год). См. также выпуск, посвящённый загадкам истории (№ 2 за 2013 год) и др. Примеры можно множить.
[7] «Псевдо» потому, что какое же это «тайное знание», если оно растиражировано и доступ к нему порою проще, чем к знаниям научным?