Николай Гаврилов. К образу князя Олега Вещего в малоизвестных стихотворениях великих русских поэтов начала XIX века
Опубликовано: Гаврилов Н.Д. К образу князя Вещего Олега в малоизвестных стихотворениях великих русских поэтов начала XIX века // Информационно-аналитический вестник «Аномалия». 2014. № 4. С. 40—43. (Конспект доклада на IV Международной научно-практической конференции «Непознанное. Традиции и современность», 18.10.2014, Москва, Дом Брюсова).
Олег Вещий – одна из значимых фигур начального древнерусского летописания. Он запечатлён для потомков в качестве князя новгородского и киевского, фактического основателя Руси. Сведения летописцев во многом отрывочны, а личность Олега и поныне, одиннадцать веков спустя, бесспорно, загадочна и неоднозначна.
Предметом нашего внимания стал образ Вещего Олега в стихотворениях великих русских поэтов начала XIX века. Хрестоматийным произведением указанного периода, посвященным великому деятелю Древней Руси, является «Песнь о вещем Олеге», вышедшая из-под пера А.С. Пушкина в 1822-ом году, и напечатанная тремя годами позднее. Но сей русский поэт не был единственным, кто решил обратиться к этой теме. Среди его современников, посвятивших в той или иной степени свои стихотворения князю Олегу, были К.Ф. Рылеев, Н.М. Языков, М.Ю. Лермонтов и Ф.И. Тютчев. Увы, их труды остались малоизвестными. Почему тематика Вещего Олега становится столь популярной в 1820-е годы? Какие мотивы двигали авторами и насколько они схожи?
Наиболее ранним стихотворным произведением, обращённым к личности и деяниям князя Олега, является «историческая песнь» из «Дум» Кондратия Федоровича Рылеева. В этом фрагменте своего эпического цикла К.Ф. Рылеев описывается поход Олега на Царьград в 907 году. Поэт не просто строит стих «Вещий Олег» по строгому плану, на основе информации, взятой из летописей, но и сам «припечатывает» небольшую историческую справку для слушателя образца 1822 года («слушателя», ибо между годом первого прочтения в салонах, что являлось нормой для поэтов того периода, и годом первой публикации могли пройти десятилетия): «…Летописцы сказывают, что Олег, приплыв к стенам византийской столицы, велел вытащить ладьи на берег, поставил их на колеса и, развернув паруса, подступил к городу. Изумлённые греки заплатили ему дань»[1].
Специалисты комментируют это так: «Надо полагать, сам Рылеев, уже неудовлетворенный историзмом своих дум, решил дополнить их историческим комментарием. Написанные в большинстве своем точным прозаическим языком, содержащие даты, ссылки на летописи, значительный фактический материал, отсутствующий в думах, эти исторические справки иногда расходились с художественными текстами в трактовке поведения и оценке некоторых исторических героев (например, Курбского, Глинского). Однако свой усиливающийся интерес к историческим проблемам Рылеев реализовал в произведениях других жанров» [2].
Поход на Царьград расценивается поэтом как «славные дела», «веселье боя». Он пишет, что в пути Олеговым дружинам не было преграды, а значит, и сама судьба желала, чтобы князь отправился в этот поход и победил.
«Идем, друзья!» — рек князь России
Геройским племенам —
И шел по суше к Византии,
Как в море по волнам.»
Изображение поэтом византийцев резко контрастирует с созданным им образом варягов и славян:
«Потомки Брута и Камилла
Сокрылися в стенах;
Уже их нега развратила,
Нет мужества в сердцах.
Их император самовластный
В чертогах трепетал
И в астрологии, несчастный!
Спасения искал.»
Среди «греков», которых К.Ф. Рылеев считает трусами, выделяется разве что «покорный боязни и трепету» Леон (император Византии Лев), вынужденный заключить позорный мир и выдать князю Олегу дань. К.Ф. Рылеев дарит русскому читателям образ мудрого и бесстрашного героя, вождя, под водительством которого люди были способны на великие свершения.
Кондратий Рылеев являлся одним из декабристов, склонных к преувеличению роли «справедливого правителя». Восхваление отдельных личностей, исторических деятелей Государства российского, начиная с самых истоков его истории, прослеживается во всём стихотворном цикле «Думы».
Также не случайно К.Ф. Рылеев подчеркивает, что именно народом князь Олег был наречен «Вещим»:
«Народ, узрев с крутого брега
Возврат своих полков,
Прославил подвиги Олега
И восхвалил богов.
Весь Киев в пышном пированье
Восторг свой изъявлял
И князю Вещего прозванье
Единогласно дал.»
Декабристское движение возлагало романтические надежды на подобных Олегу идеализированных героев, ведущих за собой народ. Рылеев мог читать свои «Думы» уже хотя бы на собраниях литераторов у себя дома. Как отмечают авторы современного жизнеописания поэта в «Большой биографической энциклопедии», «Думы» Рылеева, однако, проникнутых ещё довольно скромной и невинной гражданской моралью:
«Судя по ним, трудно угадать в авторе будущего заговорщика и мятежника; негодующего пыла, энергичного гражданского возмущения в них совершенно нет. Тем не менее, строгая цензура к некоторым из них отнеслась сурово и отказала им в своей санкции, так что увидеть свет им пришлось лишь много лет спустя после смерти их автора».
Николай Михайлович Языков, написал стихотворение «Олег» в 1826 году. Логически оно как бы продолжает образ тризны, лишь обозначенный Пушкиным в заключительных строках «Песни о вещем Олеге». Действие в произведении Н.М. Языкова разворачивается на языческом поминовении усопшего князя. Не обходится и без слагателя былин:
«Он пел, как премудр и как мужествен был
Правитель полночной державы;
Как первый он громом войны огласил
Древлян вековые дубравы;
Как дружно сбирались в далёкий поход
Народы по слову Олега;
Как шли чрез пороги под грохотом вод
По высям днепровского брега;
Как по морю бурному ветер носил
Проворные русские чёлны;
Летела, шумела станица ветрил
И прыгали чёлны чрез волны;
Как после, водима любимым вождём,
Сражалась, гуляла дружина
По градам и сёлам, с мечом и с огнём
До града царя Константина;
Как там победитель к воротам прибил
Свой щит, знаменитый во брани,
И как он дружину свою оделил
Богатствами греческой дани.»
Авторская оценка старого князя Олега выражается через образы молодого Игоря, дружины Олега и жителей древнего Киева, которые искренне скорбят об утрате и совершают торжественный обряд прощания с великим правителем и удачливым вождём. Как и К.Ф. Рылеев, Н.М. Языков восхваляет Олега Вещего. Князь Олег — это, несомненно, культурный герой, и его смерть — трагический момент.
Чтобы понять, с какой целью поэт создал это стихотворение, следует обратиться к его письмам: «…Вовсе не раскаиваюсь в своих чувствованиях к старине русской, — читаем мы в одном из его писем, — я её люблю… Где же искать вдохновения, как не в тех веках, когда люди сражались за свободу и отличались собственным характером?» [3].
Современники Н.М. Языкова высоко ценили его творчество в первую очередь за любовь к родной истории, ко всему русскому, что поэт старался передать в своих произведениях. Мы тоже верим, что создание стихотворения «Олег» обусловлено искренней любовью Языкова к родине и гордостью за неё и стремлением привить этот патриотизм всем своим читателям. Обращая внимание на год создания произведения, можно также предположить, что Языков подразумевал и некоторые ассоциации с недавней кончиной императора Александра I Благословенного.
В исполнении Михаила Юрьевича Лермонтова нам предстает совершенно другой «Олег». В первых двух отрывках действие статично — образ языческого Севера, воспетый скальдами не раз, воды старого Волхова, на бреге которого и появляется князь, размышляющий о своих походах, обращение Олега к своему покровителю — языческому божеству — Стрибогу. По мнению комментаторов, сохранившиеся фрагменты произведения представляют собой, с высокой долей вероятности, три разных начала задуманной исторической поэмы из древнерусской жизни [4, 5], но на наш взгляд этот вопрос не может быть решён с однозначностью.
В завершающей (третьей) части упоминается поход на Византию. В мельчайших подробностях М.Ю. Лермонтов вырисовывает нам образ былой битвы, но это описание у поэта — лишь воспоминание о прошлом. Торжественность повествования быстро переходит в сомнения и печаль, в которой поэт сам признается. Это его сомнения в современниках и печаль о безвозвратно ушедших временах и скоротечности славы героев.
«… Жил-был когда-то князь Олег,
Владетель русского народа,
Варяг, боец (тогда свобода
Не начинала свой побег).
Его рушительный набег
Почти от Пскова до Онеги
Поля и веси покорил…
Он всем соседям страшен был:
Пред ним дрожали печенеги,
С ним от Каспийских берегов
Казары дружества искали,
Его дружины побеждали
Свирепых жителей дубров;
И он искал на греков мести,
Презреньем гордых раздражен…
Царь Византии был смущен
Молвой ужасной этой вести…
Но что замедлил князь Олег
Свой разрушительный набег?..»
У Лермонтова прослеживается не архетип героя, а скорее образ пусть и всемогущего, но смертного правителя, который обратился к своему божественному покровителю в сомнениях, уже истязав себя мыслею.
«… В герое повести моей
Следы являлись кратких дней,
Но не приметно впечатлений:
Ни удовольствий, ни волнений,
Ни упоительных страстей.»
Создание черновика поэмы датируется 1829 годом или чуть более поздним. Считается, что замысел поэмы появился у юного Лермонтова (на пороге шестнадцатилетия!) накануне приближения русских войск к Константинополю во время русско-турецкой войны 1828-29 годов. Скорее всего, М.Ю. Лермонтов проводит аналогию между этими событиями и легендарным походом Вещего Олега на Цареград 907 года. Но это, как можно предположить, всего лишь исторический антураж для философского осмысления роли личности. К тому же году относится знаменитое стихотворение «Мой демон» («Собранье зол его стихия…»), которое, как нам представляется, созвучно настроению, увы, так и незаконченного «Олега».
Стихотворение Фёдора Ивановича Тютчева «Олегов щит», совсем короткое, было написано в том же 1829 году [6]. В нём двадцати шестилетний поэт вспоминает легендарное летописное сказание о щите, который был прибит князем Олегом к городским воротам Константинополя не только в назидание ромеям.
«Аллах! пролей на нас твой свет!
Краса и сила правоверных!
Гроза гяуров лицемерных!
Пророк твой — Магомет!.. »
«О наша крепость и оплот!
Великий бог! веди нас ныне,
Как некогда ты вел в пустыне
Свой избранный народ!..»
Глухая полночь! Всё молчит!
Вдруг… из-за туч луна блеснула —
И над воротами Стамбула
Олегов озарила щит.
Несомненно, этот стих — поэтическая реакция на события русско-турецкой войны, когда русские войска, перейдя в июле 1829 г. Балканы, 8 августа без боя взяли Адрианополь (где позже был заключен мирный договор) и остановились перед незащищенным Константинополем. Необходимо обратить внимание на то, что молодой Тютчев тоже являлся участником этих событий — он представлял русскую дипломатию в Европе. Его «Олегов щит» начинается с двух противопоставленных друг другу молитв, мусульманской и христианской. Неожиданно, то есть вдруг, вторгается в эту современную историю древняя — языческий князь Руси Вещий Олег уже был здесь много веков назад, и взял город под покровительство. Не один Тютчев, как видно из дальнейшего, а, скорее всего, очень многие просвещённые люди той поры, вольно или невольно проводили исторические аналогии и ассоциации.
Александр Сергеевич Пушкин, чья «Песнь о вещем Олеге» стала самым знаменитым стихотворным произведением, посвящённым князю, обратился к образу Олега спустя восемь лет — снова.
Кто же не знает с детства:
«Как ныне сбирается вещий Олег
Отмстить неразумным хозарам…»
Они неразумны, он — вещий. Сама судьба, «незримый хранитель», бережет его от всяческих напастей.
«И синего моря обманчивый вал
В часы роковой непогоды,
И пращ, и стрела, и лукавый кинжал
Щадят победителя годы…
Под грозной бронёй ты не ведаешь ран;
Незримый хранитель могущему дан.»
Но именно могущий всё герой был необходим Пушкину, чтобы намекнуть ещё раз сильным мира сего: никто, даже равный Олегу, не сумеет избежать уготованного ему в конце высшими силами.
А.С. Пушкин, как и Ф.И. Тютчев, был вовлечен в события русско-турецкой войны. В 1829 году он вместе с войсками генерала Паскевича вошел в Арзрум, чему посвятил свои путевые записки. Практически сразу после этого и происходит второе обращение Пушкина к Вещему Олегу — стихотворение «Олегов щит». Оно появляется в 1830 году, после подписания Адрианопольского мирного соглашения.
Заглавие стихотворения снова отсылает нас к кульминационному моменту летописного сказания о походе русов на Византию в 907 году.
«Когда ко граду Константина
С тобой, воинственный Варяг,
Пришла Славянская дружина
И развила победы стяг;
Тогда во славу Руси ратной,
Строптиву Греку в стыд и страх,
Ты пригвоздил свой щит булатной
На Цареградских воротах.
Настали дни вражды кровавой;
Твой путь мы снова обрели.
Но днесь, когда мы вновь со славой
К Стамбулу грозно притекли;
Твой холм потрясся с бранным гулом,
Твой стон ревнивый нас смутил,
И нашу рать перед Стамбулом
Твой старый щит остановил.»
Сходство двух маршрутов – Олегова войска во время похода (князь шёл не только морем, но и сушей) и русских войск, приблизившихся ко Стамбулу, — сформировало сюжет произведения. Олегов щит представляется не просто образом славы, которая была обретена как князем и его дружиной после Византийского похода, так и русскими войсками, одержавшими победу в войне. Спустя столетия, щит Олег сохраняет мистическую силу, магическую власть хранителя – ни сам Олег, незримо, из своего могильного кургана, ни образ этого щита не дозволяют русским войскам овладеть Византием, Константинополем, Цареградом, а ныне – Стамбулом. Славы Олеговой не превзойти, он из Иного мира тому воспротивился!..
Итак, тематика Вещего Олега изрядно волнует умы выдающихся русских поэтов в 1820-30-х годах. К.Ф. Рылеев и Н.М. Языков видят в образе Олега подвиг служения Отечеству. Для них это герой и великий воитель, оказавшийся способным расширить влияние Руси далеко за её пределы. А поэтам-романтикам М.Ю. Лермонтову и А.С. Пушкину образ Олега представлялся скорее трагическим.
В любом случае, мы были рады обратить внимание наших читателей и слушателей на неединственность поэтического материала, обращённого к личности легендарного Вещего Олега, если это, конечно, явилось для них новостью.
Ещё большей полезной неожиданностью, как нам кажется, такое рассмотрение могло бы стать для учеников старших классов российских школ, как пример развёрнутого, многостороннего подхода к изучению хрестоматийных, вроде бы прискучивших даже преподавателю, произведений.
Литература
1. Рылеев К.Ф. Полное собрание стихотворений. Библиотека поэта. Большая серия. Л.: Советский писатель, 1971.
2. Архипова А.В. Литературное дело декабристов. Л.: Наука, 1987.
3. Блудилина Н.Д. Единый стих торжественно звучащий. Наш современник (к 200-летию Николая Языкова). 2003. № 3. C. 285.
4. Лермонтов М.Ю. Олег / Подгот. текста Т. П. Ден // Лермонтов М. Ю. Сочинения: В 6 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1954–1957. Т. 3. Поэмы, 1828–1834. 1955. С. 57–60, С. 307-326.
5. Лермонтов М.Ю. Поэмы и повести в стихах: Комментарии и варианты / Коммент. Б. М. Эйхенбаума // Лермонтов М.Ю. Полное собрание сочинений: В 5 т. М.; Л.: Academia, 1935–1937. Т. 3. Поэмы и повести в стихах. 1935. С. 561.
6. Тютчев Ф.И. Олегов щит («Аллах! Пролей на нас твой свет!..») // Ф.И. Тютчев. Лирика: В 2 т. / АН СССР. М.: Наука, 1966. Т. 1–2. (Лит. памятники). Т. 2. 1966. С. 76. С. 347.
7. Пушкин А.С. Олегов щит («Когда ко граду Константина…») // Пушкин А. С. Стихотворения / Рос. АН. СПб.: Наука, 1997. С. 218. С. 570 — (Лит. памятники).
Об авторе: Гаврилов Николай Дмитриевич, г. Москва, сотрудник Института гуманитарного образования и информационных технологий (ИГУМО), участник II-ой, III-ей и IV-ой Международных научно-практических конференций «Непознанное. Традиции и современность» 2012-2014 гг.
Иллюстрация: Кадр из диафильма «Песнь о Вещем Олеге». (с) Художник В. Бордзиловский, 1972.