Станислав Ермаков. К вопросу о критериях традиционности этносуггестивных и близких им техник
Текст приведён по изданию: I международная научно-практическая конференция «Славянская этносуггестология в повседневном бытии и обеспечении здорового образа жизни»: сборник докладов / под общ. ред. Г.Э. Адамовича, С.Э. Ермакова. Минск: ЗАО «Белхардгрупп»; М.: Издательство «Ладога-100», 2006. 164 с. С. 16-25. В настоящее время, почти 15 лет спустя, автор существенно доработал, а где-то и пересмотрел, свои взгляды в связи с выработкой более строгого подхода на основе научных критериев. Фото из архива автора: Минск, ноябрь 2007 года.
Хорошо известно, что в психологии внушением (суггестией) называют воздействие на личность, приводящее либо к появлению у человека помимо его воли и сознания определённого состояния, чувства, отношения, либо к совершению человеком поступка, непосредственно не следующего из принимаемых им норм и принципов деятельности. Объектом внушения может быть как отдельный человек, так и группы, коллективы, социальные слои.
В ходе культурно-исторического развития каждый народ создаёт свои школы (системы, методы) такого воздействия. Все они обладают общими чертами, ибо люди похожи друг на друга и в то же время разнятся настолько, насколько отличаются среда обитания и, главное, мировоззренческие установки этносов.
Науку, изучающую такие системы и их практическое использование, естественно было назвать этносуггестологией. Согласимся с тезисом Г.Э. Адамовича, что предметом исследования этносуггестологии является «весь комплекс явлений суггестии (внушения) и соответствующих методов, форм и приёмов суггестивного воздействия на психику человека, наработанных и применяемых в традиционной культуре различных народов» [Адамович, 2006].
Этносуггестология, как и этнопсихология, являет собою национально (хотя и не националистически) ориентированную науку, ибо занимается национальными, народными традициями.
В настоящее время в Восточной Европе, как и во всём мире, возрастает интерес к народным традициям, обычаям, к их сохранению и возрождению. Полагаем, это объективный процесс, реакция общества на глобализацию и сопровождающему её стиранию национальных особенностей, а также проявление необходимости восполнить катастрофически быстро возникающую духовную пропасть, глубина которой всё очевиднее. Естественно ожидать, что на волне такого интереса появится немалое число школ и течений, создатели которых объявляют себя носителями древних знаний, хранителями разного рода тайн саморазвития и проч. Все они по идее должны стать объектами интереса этносуггестологии. Вернее, должны бы… Но…
Как отличить подлинных носителей традиции от фальсификаторов? Не в последнюю очередь для этого и нужны некие мерки, или критерии, традиционности. На настоящем этапе, а также с учётом того, что этносуггестология находится на путь становления, проблема достоверности становится сверхважной.
Введение подобных критериев — насущная необходимость не только с точки зрения научной, так и с точки зрения сугубо прикладной. Без них этносуггестология как особая область знания оказывается лишённой смысла. Ведь если нет народных методов воздействия, нет и дисциплины, которая призвана их изучать. Нельзя забывать и о том, что фальсификации просто-напросто опасны — для здоровья их недальновидных последователей и объектов воздействия, например.
Почему ещё так важно уделить этому внимание? Традиционные культуры Восточной Европы уникальны по степени и объёму сохранности древних знаний, восходящих к поре индоевропейского единства. Изучение любого их проявления или формы бытования позволяет нам лучше понять их истоки, а также определить, имеет ли та или иная система отношение к этносуггестологии.
Цель нашей работы — предложить некие «критерии традиционности», которые могут быть использованы при рассмотрении различных суггестивных техник, имеющих — якобы или действительно — традиционный и национальный характер.
Для достижения поставленной цели, на наш взгляд, необходимо:
1. Проследить возможные корни этносуггестивных техник и показать место этих техник в традиционной культуре.
2. Определить — пусть даже в самых общих чертах — виды и способы традиционного применения этносуггестивных техник.
3. Выделить черты традиционного миропонимания, присутствующие в этносуггестивных техниках.
Нет смысла отрицать существование развитых духовных традиций у славянских народов и их исторических предков — жителей древней Европы. Открытие настоящего уровня знаний человека архаической эпохи только начинается [см., напр., Гусаков, 2006]. Но, повторимся, именно на этой стадии, на стадии перелома и переосмысления сокровищ былых времён, когда поднимается волна интереса к ним, вместе с волной поднимается и пена.
1. Вопрос об истоках тех или иных этносуггестивных техник является, на наш взгляд, одним из ключевых. Отыскать ответ на него непросто.
Современные научные исследования убеждают, что значительная часть явно восходит к очень древним временам [Агапкина, 2005; Виноградова, Толстой, 1996; Чернецов, 2005]. Характерный пример — заговоры, в подавляющем большинстве своём совершенно языческие по структуре и образному строю. Европейская заговорная традиция восходит, надо думать, ещё к древним заклинательным текстам, если не напрямую к обрядовому укладу дохристианской поры. Вместе с тем нельзя не принимать во внимание и отчётливое христианское влияние, которое также можно проследить в заговорах, древнейшие из которых записаны ещё в XVII–XVIII вв. Такое влияние носит преимущественно книжный характер. Из истории известно, что духовенство, стремясь усилить своё влияние, всеми силами пыталось внедрить книжные тексты и христианскую идеологию в народную культуру. Священнослужители, например, сочиняли духовные стихи, выдавая их впоследствии за народные [Прошин, 1988; Серяков, 2005].
Надо полагать, сходным путём шло развитие других этносуггестивных практик. Их существование — объективная необходимость, вытекающая из религиозно-магических представлений человека традиционного общества о способах воздействия на окружающий мир и людей, с одной стороны, а с другой — из самой насущной потребности их создания.
Сохраняя множество архаических черт, зачастую лишь слегка замаскированных христианской атрибутикой, они продолжали существовать развиваться как самостоятельные направления. При этом традиция передачи, на наш взгляд, не прерывалась, ибо никогда невозможно было уничтожить всё дохристианское культурное наследие. Вопрос в том лишь, сколь многие этнологи ставили перед собою задачу проследить такую цепочку передачи применительно к большинству суггестивных техник. Возможно, единственным исключением следует считать А. Андреева [Андреев, 1998].
Со временем большинство способов воздействия волей-неволей испытывало влияние господствующей идеологии и видоизменялось, появились, естественно, и специфически христианские системы, первоначально заимствованные из Византии и Западной Европы, а также испытавшие значительное античное влияние. Со временем на их основе сложились сугубо национальные традиции, например, «умное делание».
Суггестивные техники были неотъемлемой частью повседневной народной культуры, ибо их использование служило весьма разнообразным целям — не только утилитарным. Область их применения тесно связана с духовными потребностями народа, ибо, пользуясь ими, люди могли вопитывать сами себя, своих детей и влиять на окружающих.
2. Есть ли необходимость специально различать виды суггестивного воздействия в рамках той или иной традиции? Классификации способов внушения хорошо известны в психологии. Их можно разделять по методам (вербальные и невербальные), по целям (последствиям) (негативные и позитивные) и т.п. Придумывать новые схемы нужды, наверное, нет. Надо лишь иметь в виду, что разница между методами народной традиции и методами, «освящёнными» авторитетом научной психологии, будет заключаться в первую очередь не в содержании, а в способах описания и в том, что народные методы являются преимущественно комплексными. Зачастую их невозможно отделить от религиозных представлений, кроме того, они «вкраплены» в повседневную бытовую деятельность (например, суггестивными свойствами могут обладать ряд пословиц, поговорок и т.п.), включены в лечебно-оздоровительные комплексы и т.п. Многие современные суггестивные методики развиваются по пути разделения, дробления, тогда как отличительной чертой традиционных приёмов остаётся, подчеркнём, их «многослойность», комплексность.
То же можно сказать и о способах применения разного рода техник. Едва ли некий знахарь (шаман, колдун, волхв) задумывался и задумывается о механизме и типе оказываемого им воздействия. Это актуально лишь для тех из них, кто живёт в городе, привык к городской культуре, особенно для получивших профильное образование (медицинское, психологическое), да и то потому лишь, что такова логика научного мышления.
3. Тем не менее, во всех случаях традиционные приёмы воздействия на других людей и на самого человека сохраняют набор признаков, которые указывают на их архаическое происхождение. Попробуем выделить эти признаки. Надо думать, эти черты будут общими для традиционного миропонимания в целом.
Одним из наиболее авторитетных авторов, занимавшихся проблемами такого миропонимания, является М. Элиаде: «Достаточно лишь напомнить, каким содержанием наполнены понятия “место жительства” и “жилье”, “природа”, “инструменты” или “труд” для современного нерелигиозного человека, чтобы понять, чем он отличается от члена древних обществ или даже от сельского жителя христианской Европы. Для современного сознания физиологический акт (питание, половой акт и т.д.) — это обычный органический процесс, даже если число окружающих его табу (правила поведения за столом, ограничения, накладываемые на сексуальное поведения “добрыми” нравами) весьма велико. Но для “примитивного” человека подобный опыт никогда не расценивался как только физиологический. Он был или мог стать для него неким “таинством”, приобщением к священному… Священное и мирское — это два способа бытия в мире, две ситуации существования, принимаемые человеком в ходе истории» [Элиаде, 2000б, с. 257].
Традиционная культура во всех своих проявлениях неотъемлема от «чувства волшебного», от мифа. Миф как способ объяснения мироустройства и законов Вселенной лежал в основе образа действий, мыслей и бытия. Как следствие, уклад жизни архаических обществ был таков, что неволшебных, немагических действий люди не совершали или почти не совершали.
Со временем происходит коренная перестройка представлений о смысле и содержании повседневной деятельности. К области сакрального начинают относить прежде всего действия религиозного, магического свойства и, отчасти, ремёсла (ткачество, гончарство, кузнечное дело). Но и не-мастера продолжали отражать устоявшиеся представления, верования и повседневные потребности в разнообразных изделиях, планировке поселений и построек, в искусстве. Интересно, что все эти плоды рук человеческих тоже могут быть рассмотрены как своеобразные виды этносуггестивного, если угодно — своего рода недирективного гипноза.
Произносящий заговор, творящий обряд или иное действо оказывается на время в мистическом Центре Мироздания и in illo tempore (в начале времён). Более того! Для человека религиозного (термин Элиаде) или «человека мифологического» (термин наш) характерно отождествление/самоотождествление совершающего суггестивное или любое иное священное по сути воздействие, с божественным персонажем.
Опишем эти особенности чуть более подробно, ибо полагаем их весьма существенными для достижения нашей цели.
«Так делали предки, так надлежит делать и нам». Культ предков, являющийся неотъемлемой частью подавляющего большинства архаических культур — от Гренландии до Австралии, от Китая до Ирландии, прослеживается достаточно уверенно. В ряду примеров и славяне — Даждьбожьи внуки («Слово о полку Игореве»), а также весьма специфический феномен — стигматы (классический образчик аутосуггестии). Уподобление личности божественному персонажу как бы наделяет её соответствующими возможностями.
Ишоў Иисус Христос через лес,
Нэ укусив ёго нияки пес.
Не укусив Христа,
Не укусит и мэне.
[Полесский заговор, цит. по: Завьялова, 2005].
Можно посчитать, что мы имеем дело с простым принципом подобия. Однако речь идёт не о более сложном явлении, о «небесном прообразе», идея которого появилась в незапамятные времена. В таком же качестве действует не только заговаривающий, но и участник праздничного действа. Можно сказать, кстати, что, ощущая себя в роли сотворца, он ещё и получает доступ к соответствующим энергетическим ресурсам, за счёт чего оказывается в состоянии полноценно действовать, уподобившись архетипическим персонажам — участникам воспроизводимого мифологического сюжета.
Божественная личность, естественно, действует в особом пространстве. Совершенно очевидно, что в рамках мифологического мышления наш «срединный мир» не может рассматриваться как образчик такового. Здесь можно попытаться лишь создать некую модель идеального (божественного) пространства, каковыми и являются по замыслу любые культовые объекты — от капищ и священных рощ до храмов (вне зависимости от конфессий). То же устройство пространства прослеживается и в сказках, и в заговорных текстах (которые можно считать прекрасными иллюстрациями этносуггестивных методов). Алатырь-камень восточноевропейских заговоров есть не что иное, как «точка отсчёта», начало мироздания, место средоточия первоначальных магических сил. Немаловажно и стремление представителей традиционных культур создать подобного рода «нулевую точку», «центр средоточия» не только в культовых местах, но и в населённых пунктах. Впрочем, о символике Центра и его свойствах в рамках мифологического мировоззрения написано достаточно много, в т.ч. автором [Ермаков, 2005; Элиаде, 2000; Юдин, 1999 и др.]. Третьей характерной, тесно связанной с перечисленными, чертой традиционного миропонимания является специфическое представление о времени. «Идея времени как отрезка непрерывной прямой, имеющего начало и конец, складывается довольно поздно и зарождается в культурах, воспринимающих Мироздание как нечто отдельное от его Творца… В основе представления о времени наших предков — “идея вечного возвращения”. Человек убеждён в том, что Вселенная существует циклично — раз за разом возрождается и самообновляется: мир возникает, развивается, проходит пору зрелости, после чего приходит к концу жизни и… всё повторяется сызнова. Для человека мерилом цикла служит прежде всего один год — промежуток времени от некоего “природно-космического” события до его, этого события, повторения. Снова и снова настаёт — нет, не время, — пора. Пора охоты. Пора посева. Пора сбора урожая. Пора праздника» [Полетье, 2006].
Ещё одной существенной чертой традиционного мышления можно считать его практический характер, даже, если угодно, утилитарность. Вспомним приведённые слова М. Элиаде. В далёком прошлом, когда зарождались этносуггестивные техники, человек не мог позволить себе тратить силы и время на неэффективные отвлечённые умствования. Мироустроительные представления и сложные мифологические выкладки были обусловлены насущной необходимостью. Те, кто думает иначе, увы, плохо представляют себе то, как именно и в каких условиях жили люди древности. Нелишне подчеркнуть и то, что народная память не хранит бесполезных знаний. Лишь проверенные и испытанные веками. То есть, опять же, эффективные и практичные.
Всего, сказанного выше, на наш взгляд, достаточно для формулировки критериев, соответствие или несоответствие которым будет указывать на меру традиционности той или иной этносуггестивной техники.
Тем не менее, хотелось бы оговорить и ещё одно. Действительно традиционными с нашей точки зрения можно считать только обряды, песни, обычаи, представления, системы подготовки и т.д., записанные этнологами, — всё то, что однозначно дошло до нас непосредственно от носителей, в крайнем случае, очевидцев (последнее — только с рядом оговорок).
Наряду с ними могут и должны существовать реконструированные традиционные практики и психотехники (определение сужено, но может применяться более широко) означают системы или фрагменты систем, облик и смысл которых восстановлены по остаткам или письменным источникам. В рамках тематики конференции это — все славянские пантеоны (о правильности которых ещё спорить и спорить!), формы бытования так называемого нематериального культурного наследия, то есть разнообразные духовные практики, национальные славянские системы рукопашного боя и т.п.
Выражение «системы-новоделы» говорит само за себя. Они, в свою очередь, могут быть разделены на два больших блока. Первый — опирающийся на традиционные принципы и архаическое мировоззрение (здесь уместнее говорить скорее о гипотетической реконструкции, т.е. о модели, построенной с учётом возможных путей развития некоего прототипа).
Второй — просто авторские разработки, более или менее грамотные, осмысленные и действенные.
Ни к одной из групп мы не относимся отрицательно, но лишь настаиваем на недопустимости выдачи одного за другое и их смешения. Более того, мы искренне полагаем, что необходимо и обязательно заниматься вопросами научно обоснованной реконструкции тех или иных техник, привлекая для этого сведения и наработки из других, смежных дисциплин, а равно из области исторических и естественных наук, к чему прибегают обычно крайне мало, а зря.
Итак, перейдём, наконец, к критериям традиционности этносуггестивных и близких им техник, какими они представляются с учётом изложенных обстоятельств. Все критерии тесно перекликаются между собой.
1. Эффективность
Этот принцип, казалось бы, не вытекает напрямую из наших рассуждений, но он очевиден, ибо если методика (техника, система) не эффективна, считать её традиционной затруднительно . Можно бесконечно спорить, скажем, существуют или нет парапсихологические феномены, хотя отрицать их, на наш взгляд, наивно. Стоит в каждом случае неудачи задуматься, почему что-то «не сработало». Но это — уже второй вопрос. Народные методы суггестии должны быть действенными, иначе едва ли они просуществовали бы длительное время.
2. Системы должны быть внутренне непротиворечивы, ибо опираются на многовековой опыт народной жизни
В большинстве случаев мы в состоянии проследить символические или культурные связи между разными методиками суггестии. Например, «зоревому» аутотренингу [Миков, 2001; Миков, Ермаков, 2004] есть аналогии во т. наз. «вруцелетном» счёте и детских играх-потешках. Цели действий различны, а вот схема действия у них общая: пальцевый счёт и проговаривание определённых текстовых формул.
Здесь же ещё одно соображение. С исторической и культурной точки зрения вполне объяснимы исчезновения из заклинательных текстов (заговоров) имена языческих богов славян. Но что изменилось после того, как их заменили христианские персонажи? Из-под масок персонажей одной религии отчётливо проступают совершенно иные, более древние образы.
Логика действий персонажей тех же заговоров в большинстве своём напоминает скорее логику персонажей народных сказок или дохристианских преданий. Даже в тех случаях, когда обыгрывается библейский сюжет, он переплетается с архаичными мотивами вполне естественно, без видимых противоречий. Возникает новое смысловое и символическое единство, чего нет у эклектичных в подавляющем большинстве новоделов.
3. Соответствие мировоззренческой основы этносуггестивных техник конкретного народа сложившейся у этого народа в условиях исторической среды его обитания традиционной картине мира
Если та или иная система предполагает учёт временного фактора, то за ним должны стоять календарные (читай: природные) ритмы, т.е. лунные и солнечные циклы. Никакие иные способы счёта времени, не учитывающие движение Солнца и Луны, смену времён года в конкретных географических условиях, не могут быть признаны традиционными для данного региона или народа.
При этом самим носителям традиции, хранителям обычаев отнюдь не обязательно отдавать себе отчёт в том, какие именно «концептуальные» схемы они воспроизводят в своих действиях. Да они и не задумываются об этом. Дело носителей традиции — сохранять её и пользоваться ею, а рассуждать, анализировать, раскладывать по полочкам — дело учёных.
Литература:
Агапкина, 2005 – Агапкина Т.А. Сюжетный состав восточнославянских заговоров (мотив мифологического центра) // Заговорный текст. Генезис и структура. – М.: Индрик, 2005. – С. 247–292.
Андреев, 1998 – Андреев А. Тропа Троянова: Очерки русской этнопсихологии. СПб., 1998.
Виноградова, Толстой, 1996 – Виноградова Л.Н., Толстой Н.И. Древнейшие черты славянской народной традиции // Очерки истории культуры славян. – М.: Индрик, 1996. – С. 196–224.
Гусаков, 2006 – Гусаков М.Г. Городища-святилища между Днепром и Волгой // Русская Традиция, 2006. – Вып. 4. – С. 11–80.
Ермаков, 2005 – Ермаков С.Э. Тропою забытого волшебства: очерки о геомантике. – М.: Изд-во К. Кравчука, 2005. – 400 с.
Заявьялова, 2005 – Завьялова М.В. Проблема миграции заговорных сюжетов эпического типа в балто-славянском регионе // Заговорный текст. Генезис и структура. – М.: Индрик, 2005. – С. 355–384.
Косарев, 2003 – Косарев М.Ф. Основы языческого миропонимания: по сибирским археолого-этнографическим материалам. – М.: Ладога-100, 2003. – 304 с.
Миков, 2003 – Миков Е.Г. Зоревая медицина: Древняя русская методика саморегуляции: Кн. I. – М.: Ладога-100, 2003. – 112 с.
Миков, Ермаков, 2004 – Миков Е.Г., Ермаков С.Э. Исцеляющие руки Зари: Зоревая медицина: Книга 2. – М.: Ладога-100, 2004. – 112 с.
Полетье, 2006 – Полетье: Традиционный месяцеслов, выпуск 1 // сост. И тексты С. Ермаков, А. Коршунов. – М.: Издательство «Ладога-100», 2006. – С. 7.
Прошин, 1988 – Прошин Г. Чёрное воинство: Русский православный монастырь. Легенда и быль. – М.: Политиздат, 1988. – 351 с.
Чернецов, 2005 – Чернецов А.В. Сведения о язычестве балтийских народов в восточнославянской рукописной традиции // Заговорный текст. Генезис и структура. – М.: Индрик, 2005. – С. 175–194.
Элиаде, 2000а – Элиаде М. Миф о вечном возвращении (архетипы и повторение) // Элиаде М. Миф о вечном возвращении: избранные сочинения. – М.: Ладомир, 2000. – С. 23–125.
Элиаде, 2000б – Элиаде М. Священное и мирское // Элиаде М. Миф о вечном возвращении: избранные сочинения. – М.: Ладомир, 2000. – С. 251–356.
Юдин, 1999 – Юдин А.В. Русская народная духовная культура: учеб. пособие для студентов вузов. – М.: Высш. шк., 1999. – 331 с.
Об авторе: Ермаков Станислав Эдуардович, кандидат культурологии (историческая культурология), специалист по вопросам нематериального культурного наследия, музейному делу и охране памятников. Автор и соавтор значительного количества научно-популярных и научных книг (история культуры, сакральная география, традиционное мировоззрение славян), эксперт международных научных конференций, автор методических разработок. Соучредитель Научного и творческого объединения «Северный ветер» (ранее — одноимённого научно-исследовательского общества, с 2007 г.). Член Союза писателей России и Московской городской организации Союза писателей России.