Николай Гаврилов. Историческая загадка гения Барклая-де-Толли

Опубликовано: Гаврилов Н.Д. Историческая загадка гения Барклая-де-Толли // Информационно-аналитический вестник «Аномалия». 2012. № 4. С. 41—45. (Конспект доклада на II Международной научно-практической конференции «Непознанное. Традиции и современность», 03.11.2012, Москва, Дом Брюсова).

В год 200-летия Бородинской битвы автор обратился к трагической судьбе Михаэля-Андреаса (Михаила Богдановича) Барклая-де-Толли (1757[1] —1818). О Барклае существуют разрозненные и неоднозначные свидетельства современников, включая самого К.Ф.Г фон Клаузевица, воспоминания соратников, некогда адъютантов полководца, но будущих генералов, а также размышления историков XIX века, пытавшихся составить портрет этого незаурядного человека.

Генерал А.П. Ермолов описывал Барклая-де-Толли в высшей степени противоречиво: «Не принадлежа превосходством дарований к числу людей необыкновенных, он излишне скромно ценил хорошие свои способности… Неловкий у двора, не расположил к себе людей, близких государю; холодностью в обращении не снискал приязни равных, ни приверженности подчиненных… Барклай-де-Толли до возвышения в чины имел состояние весьма ограниченное, скорее даже скудное, должен был смирять желания, стеснять потребности. Ума образованного, положительного, терпелив в трудах, заботлив о вверенном ему деле, но нетверд в намерениях, робок в ответственности; равнодушен в опасности, недоступен страху. Свойств души добрых, не чуждый снисходительности; внимателен к трудам других, но более людей, к нему приближенных… Барклай-де-Толли имеет достоинства и способности, украшающие в настоящее время весьма немногих из знаменитейших наших генералов…» [1, c.150–153].

Как следует из дальнейшего, стратегический талант Михаила Богдановича Барклая-де-Толли не уступает исключительным талантам Кутузова. В Барклае-де-Толли — законодателе, возглавившем военное министерство, воплотились лучшие человеческие качества, — русская армия тех времён не знала большего порядка, лучшей организации, обеспечения и гуманного отношения, чем в недолгий период, когда находилась под его началом. И твёрдости и ответственности ему было не занимать! Но усилия, которые прилагали его недоброжелатели в те далекие годы, не пропали даром, — созданное ими недоверие укоренилось и до сих пор искажает образ полководца.

«Образованный сам, он всегда старался внушить подчиненным офицерам, что военное искусство — это не только «изучение одного фронтового мастерства». Барклай-де-Толли отмечал: «Никакие случаи не дают права посягать на честь подчиненного обидным и неприличным взысканием, таковой поступок унижал бы звание начальника и служил бы верным доказательством его неспособности управлять людьми…» [2, c.90–98]. Воинские подразделения, находившиеся под его непосредственным руководством, оказывались неизменно и блестяще подготовлены. Но, несмотря на неустанные заботы о положении рядовых и офицеров, Михаил Богданович был зачастую лишен их любви и понимания.

Причиной этому был, во-первых, своеобразный характер: очень сдержанный, способный рассчитывать значение и последствия каждого шага, невзирая на эмоции, на мнение окружающих. В боевой обстановке полководца отличало то же хладнокровие. И лишь позже, уже в заграничном походе русской армии, появилась солдатская поговорка: «Погляди на Барклая, и страх не берет!» [3, с.52]. Один из современников Барклая-де-Толли писал: «Если бы вся вселенная сокрушилась и грозила подавить его своим падением, то он взирал бы без всякого содрогания на сокрушение мира» [4, с.178-179].

Во-вторых, по замечанию же А.П. Ермолова, Барклай был «лишен дара объяснения». Его план отступления, продуманный задолго до начала самой Отечественной войны и одобренный императором, остался недоступен пониманию офицеров, что стало причиной отчужденности в рядах 1-й Западной армии, породило нелепые толки об измене и неспособности «немца» возглавлять русскую армию. Тут преуспели многие, включая и брата императора. Иностранное происхождение (Барклай из древнего шотландского рода по линии отца, а по материнской линии — из шведского) подкрепляло и подпитывало недоверие: оставляя города, у стен которых были готовы стоять насмерть, русские солдаты негодовали; не понимая смысла происходящего, продолжая отступление, которое казалось позором. Даже ближайшие сподвижники не в состоянии были постичь, насколько практически мыслит Барклай, к какой он движется цели. А те немногие, кто понимал значение маневра, «в угоду всем тебя лукаво порицали».

Повод «нелюбви» к Барклаю возник, впрочем, ещё раньше. К 1809 году в Российской императорской армии насчитывался 61 генерал-лейтенант. Когда государь пожаловал Барклая-де-Толли в генералы от инфантерии, тот занимал в исходном списке 47-е место по старшинству производства, и обойдёнными оказались целых 46 генералов, имевших немалые связи при дворе. В армии тут же начали обсуждать «выскочку» Барклая, который достиг небывалых высот только благодаря одним своим выдающимся личным качествам.

Одним из первых, кто всерьез задумался об истинной роли Барклая-де-Толли, был А.С. Пушкин, не лишённый талантов историка. В X главе «Евгения Онегина» находим:

Гроза двенадцатого года
Настала — кто тут нам помог?
Остервенение народа,
Барклай, зима иль русский Бог?

Любопытно, что поэт вспоминает именно Барклая, но не называет М.И. Кутузова. А в 1835 году появляется знаменитое стихотворение «Полководец» (О вождь несчастливый! Суров был жребий твой…), целикомпосвященное Барклаю-де-Толли. По цензурным соображениям А.С. Пушкин несколько раз переписывает произведение, и всё равно на него обрушивается вал обвинений в принижении личности Кутузова. На страницах журнала «Современник» поэт возражал: «Я не мог подумать, чтобы тут можно было увидеть намерение оскорбить чувство народной гордости и старание унизить священную славу Кутузова; однако ж меня в том обвинили. Неужели должны мы быть неблагодарны к заслугам Барклая-де-Толли, потому что Кутузов велик?».

Л.Н. Толстой, создавая эпическую картину народной войны, напротив, преподносит читателю «Войны и мира» искаженный образ полководца. У него Барклай инородный элемент, чуждый духу народного войска, неспособный, в отличие от М.И. Кутузова, воплотить стихийную волю масс. Л.Н. Толстой считал, что Барклай слишком прямолинеен, слишком рассудочен, и ему не находится места в таком стихийном событии, как Отечественная война 1812 года.  Но как протекала бы та «стихийная» — в кавычках — война, кабы не рассудительные приготовления к ней Барклая, если бы не его стойкость перед глупцами?!

… В январе 1810-го Барклай-де-Толли занял пост военного министра, сменив А.А. Аракчеева. На этом посту нужен был человек с боевым опытом, знающий и образованный, независимый от придворных интриг и связей, а главное — способный методично готовить русские войска к новой неизбежной войне с Наполеоном. Александр I назначил Барклая, и тот оправдал доверие императора, насколько это ему вообще было позволено. Было составлено «Учреждение для управления большой действующей армией». Вводились значительные улучшения по разным отраслям военной администрации, русская армия увеличилась почти вдвое, были приведены в оборонительное состояние и вооружены новые крепости, а так же заготовлены продовольственные запасы и пополнены арсеналы с оружием. Военное министерство тоже подверглось большим преобразованиям.

Огромным вкладом в дело повышения боеспособности войск сам Барклай считал изменение морального климата в армии. По своему обыкновению военный министр обратил особое внимание на положение солдат. В одном из первых же циркуляров он отмечает: «Армию отличает неумеренность в наказании, изнурение в ученьях сил человеческих и непопечение о сытной пище» [6]. Забота об условиях службы находилась в центре внимания Барклая постоянно.

Считается, что война началась для России внезапно, но это совершенно не так. Основную стратегическую идею Барклай озвучил уже в 1807 году, чему свидетельством слова французского генерала Гийома-Матьё Дюма и ряда других иностранных военных высокого ранга [7, с.112-113]. За основу была взята стратегия скифов, применённая ими в 513 г. до н.э. в войне с полчищами персидского царя Дария I [8]. Барклай предполагал отступать вглубь страны, изматывая французов непрерывными арьергардными боями. Сказался здесь и его опыт войны со шведами в Финляндии, когда партизанские действия местного «населения» едва не стоили генералу жизни [7, с.64-67].

Выдающейся заслугой Барклая как военного министра было создание им заново русской военной разведки. Подчинялась «Особая канцелярия» непосредственно военному министру. Весь штат состоял из выбранных Барклаем-де-Толли молодых гражданских лиц, хорошо знавших иностранные языки. Разведку в разные годы возглавляли верные Барклаю и проверенные им лично люди. С 21 марта 1812 г. этот пост перешел к полковнику А.А. Закревскому, хорошо проявившему себя в последних войнах со Швецией, Турцией и Францией. Одновременно он был занят исполнением обязанностей старшего адъютанта Барклая-де-Толли. Летом 1810 г. М.Б. Барклай-де-Толли в докладе Александру I полностью проанализировал состояния всех подготовительных программ на случай войны и выдвинул план организации деятельности стратегической разведки. Русским послам в странах Европы были направлены инструкции по добыче разведывательной информации, а позднее в европейские столицы были назначены специальные агенты, собиравшие сведения о подготовке Наполеона к войне. Осуществлялась и дезинформация противника [7, с. 100-110]. В январе 1812 г. по инициативе Барклая был издан секретный акт «Образование высшей воинской полиции». На основе этого документа в 1812-1815 гг. успешно функционировали органы армейской контрразведки [9, с.9]. Немалую роль во всём этом играл приближенный к Барклаю подполковник военной разведки, в период заграничного похода её возглавивший, будущий генерал-майор, П.А. Чуйкевич – один из разработчиков плана «скифской» войны.

В марте 1812 г. Барклаю пришлось переложить большую часть обязанностей по министерству на своего заместителя А.И. Горчакова. Сам же он возглавил 1-ю Западную армию, самую крупную из всех русских военных подразделений.

Вторжение Наполеона Россия встретила, имея на Западной границе три армии и несколько отдельных корпусов. Каждая такая армия имела своего собственного командующего, действовавшего на основании введенного 27 января 1812 г. «Учреждения для управления Большой действующей армией», в котором была создана «четкая структура взаимодействия главнокомандующего с командующими армиями, с корпусными и дивизионными начальниками и их штабами — и по горизонтали, и по вертикали» [10, с.279]. Но единого главнокомандующего всеми русскими армиям не было! Возможно, причиной тому послужили желание царя присвоить себе лавры героя, «победителя Наполеона». Император был мастером интриги, но не обладал способностями полководческими. Отсутствие верховного главнокомандующего сильно сказалось на ходе военных действий в начале войны. Пост военного министра давал Барклаю в этих условиях предпочтение по незначительному кругу вопросов.

Утром 12 июня 1812 г. войска Наполеона переправились через Неман. Не сразу, но Александр I нашёл в себе силы и полностью вверил 1-ю армию на попечение Барклая, выехав из расположения частей. При этом сообщил полководцу, что другой такой армии у него – Александра – нет. Намёк ли это на ранее обговоренный план отступления до победного конца и ухода от генерального сражения? Трудно сказать. Но император был вторым после Барклая-де-Толли, коему такой «скифский» план был заранее известен

Хитросплетения отступления до Смоленска, где Барклаю удалось-таки объединить 1-ю и 2-ю Западные армии, откровенно подложный «план Пфуля» [7, с.115], героизм русских офицеров и солдат, «невменяемость» Багратиона — всё это описано весьма подробно в специальных исследованиях и потому автор здесь их опускает.

На обороне Смоленска и решающем столкновении с армией противника настаивал, за редким благоразумным исключением, весь генералитет. Но Барклай снова избежал столь желанного для Наполеона генерального сражения. Русские продолжили отступление, увлекая за собой вглубь страны завоевателей, удаляя их от резервов, приближаясь к резервам собственным. Барклай был уже наслышан об испанских партизанах, а с финскими столкнулся сам. Находясь в Смоленске, Барклай принял решение о создании специальных отрядов для деятельной и разведки борьбы в тылу врага. Командующий подписал несколько документов с призывом ко всем слоям населения взяться за оружие, принимал активное участие в формировании первого разведывательно-диверсионного отряда для борьбы с противником на Петербургской дороге, который возглавил генерал-майор Ф.Ф. Винценгероде. Позже эти заслуги организатора партизанской войны приписывались всем, кому угодно, кроме генерала Барклая-де-Толли, вплоть до подполковника Д.В.Давыдова.

Адъютант Барклая, тогда капитан, а впоследствии генерал-майор, А.Н. Сеславин, один из ярких представителей этого осмысленного, профессионального партизанского движения, вспоминал: «Барклай первый ввел в России систему оборонительной войны, дотоле неизвестной. Задолго до 1812 г. уже было решено, в случае наступления неприятеля, отступать, завлекая, таким образом, внутрь России, вынудить его растягивать операционную свою линию, а через то ослабевать, теряя от недостатка в съестных припасах людей и лошадей… С первого шага отступления нашей армии близорукие требовали генерального сражения; Барклай был непреклонен. Армия возроптала. Главнокомандующий подвергнут был ежедневным насмешкам и ругательствам от подчиненных, а у двора — клевете. Барклай, презирая незаслуженный им ропот, был… неколебим в достижении предложенной им великой цели» [11, с.46].

Барклай сумел в неимоверно тяжёлых условиях не просто сохранить армию, но объединить её и подготовить для генерального сражения. Увы, эту его выдающуюся роль не признавали не только современники, но принижали даже и ранние советские историки. Первым из возможных критиков их сочинений был сам Сталин, как и П.И. Багратион, выходец с Кавказа. Возвысить Барклая означало бы указать на подлинную, и весьма неприглядную, роль взбалмошного грузинского князя, вопреки которому «немец» Барклай спасал русскую армию.

А.П. Ермолов считал: «Если бы Багратион имел хоть ту же степень образованности, как Барклай-де-Толли, то едва ли бы сей последний имел место в сравнении с ним» [1, с.150–153]. Тем не менее, Петр Иванович был человеком «не очень образованным», по отзывам своих же друзей, а Барклай был человеком куда более опытным в военном деле, а главное, порядочным. Багратион стал одним из самых горячих противников Барклая. Его постоянные перепалки с Барклаем и бестактные поступки против него (включая лживые возмутительные доносы императору, который, впрочем, цену словам Багратиона прекрасно знал) не могли не иметь деморализующего влияния на офицерство и всю армию [13, с.198]. Позднее Барклай так охарактеризовал свои отношения с Багратионом: «Я должен был льстить его самолюбию и уступать ему в разных случаях против собственного своего удостоверения, дабы произвести с большим успехом важнейшие предприятия» [14, с.52].

Характерным примером отношения к Барклаю-де-Толли в русском обществе, и не только в дворянских кругах, является содержание частного письма: «Барклай, ожидая отставки, поспешил сдать французам всё, что мог, и если бы имел время, то привёл бы Наполеона прямо в Москву. Да простит ему Бог, а мы долго не забудем его измены» [12, с.294]. После вынужденного отступления от Смоленска уже практически весь генералитет в письмах к императору настаивал на смене командующего 1-й Западной армией (а подчинение Багратиона и его 2-й армии Барклаю было гипотетическим). Барклая обвиняли в измене не просто рядовые. Многие генералы открыто попрекали Барклая, среди них: Беннигсен, Платов, Дохтуров, Тучков, даже начальник штаба Ермолов и другие. Некоторые откровенно враждовали с ним, и в первую очередь великий князь Константин, коего, невзирая на родство с императором Александром, Барклай выслал вон из армии под благовидным предлогом. Словом, против Барклая созрел настоящий «заговор генералов», абсолютно уступающих ему в стратегическом мышлении. Воздействие на Александра I со стороны генералитета (чрезвычайного комитета, по факту возглавляемого императором) оказалось столь сильно, что тот был вынужден, против собственной воли назначить Главнокомандующего — хитроумного М.И. Кутузова.

М.Б. Барклай-де-Толли сообщал императору: «Избегая решительного сражения, я увлекал неприятеля за собой и удалял его от всех источников, приближаясь к своим; я ослабил его в частных делах, в которых я всегда имел перевес. Когда я почти до конца довел этот план и был готов дать решительное сражение, князь Кутузов принял командование…» [15].  Оставшись во главе 1-й Западной армией, Барклай доложил прибывшему в армию Кутузову о том, что люди рвутся в бой. Но тот не хотел рисковать в первые же дни своего командования и продолжил отступление, начатое Барклаем-де-Толли. Волей или неволей Главнокомандующий продолжал ровно тот же разумный план, что исполнял «немец» Барклай, и оставил в конце концов Москву по совету того же Барклая. Но если последний заслужил от многих современников лишь упрёки и злобу, то «русскому» М.И. Кутузову прощалось решительно всё.

И вот сошлись две армии, уже примерно равные друг другу по силам. Французов и их союзников, растянувшихся по просторам России к тому времени, у Бородина насчитывалось всего около 135 тысяч, а русских — около 120 тысяч человек. Незадолго до этого 24 августа 1812 года император подписал указ об отставке Барклая-де-Толли из Военного Министерства, под предлогом, что так ему будет сподручнее «сосредоточиться на армии»…

Адъютант М.Б. Барклая-де-Толли, В.И. Левенштерн писал: «На восходе солнца Барклай в полной парадной форме, при орденах и в шляпе с черными перьями стоял со своим штабом на батареи позади деревни Бородино… Ядра и гранаты буквально вырывали землю на всем пространстве. Барклай проехал… перед Преображенским и Семеновским полками. Молодцы гренадеры приветствовали его, спокойно стоя, с истинно военной выправкой» [16, с.361]. До Бородина войска отказывали Барклаю в «ура», считая виновником всех бед. Теперь же все понимали, что их генерал ищет смерти на поле боя.

В Бородинской битве М.Б. Барклай-де-Толли не просто командовал правым крылом и центром русских войск, но и сам водил кавалерию в атаку. Он храбро бросался в бой, но так и не нашел смерти в сражении. Под ним погибло четыре лошади, возле него убило двух адьютантов, а еще не менее семи были серьезно ранены, сам Барклай-де-Толли едва не попал в плен, но остался жив, цел и невредим.

Ночью Кутузов дал неожиданный приказ отступать. На этот раз и сам Барклай был против отступления: он не понимал, как можно было оставить те позиции, где противник уже терпел поражение. К сожалению потери русских в битве составили по разным оценкам от 45 до 60 тыс. человек. После таких утрат на Бородинском поле уцелевшие части 1-й и 2-й армий слились воедино. П.И. Багратион умирал. А что же М.Б. Барклай-де-Толли, по выражению Н.А.Полевого «изнуренный прискорбием и тяжкими трудами»? [17, с.109].

Барклай оказался в двусмысленной ситуации: формально сохраняя свой пост, он фактически был отстранен от реального управления войсками. Кутузов отдавал через голову Барклая приказы его подчинённым, штаб Кутузова дублировал штаб Барклая. В армии Кутузова Барклаю больше не было места, и он понимал, что единственным выходом из такой ситуации будет отставка. Барклай-де-Толли признался своему другу, генералу П.П. Коновницыну: «Я действительно слаб и ни к чему теперь не гожусь, как лечь и умереть. Я сей час имел спазм в груди, который чуть было меня не задушил».

В письме жене Барклай писал: «Чем бы дело ни кончилось, я всегда буду убеждён, что я делал всё необходимое для сохранения государства, и если у его величества ещё есть армия, способная угрожать врагу разгромом, то это моя заслуга. После многочисленных кровопролитных сражений, которыми я на каждом шагу задерживал врага и нанёс ему ощутимые потери, я передал армию князю Кутузову, когда он принял командование в таком состоянии, что она могла помериться силами со сколь угодно мощным врагом. Я её передал ему в ту минуту, когда я был исполнен самой твёрдой решимости ожидать на превосходной позиции атаку врага, и я был уверен, что отобью её… Если в Бородинском сражении армия не была полностью и окончательно разбита — это моя заслуга, и убеждение в этом будет служить мне утешением до последней минуты жизни» [18, с.104].

На Совете в Филях Барклай первым высказал мысль, что столицу придётся оставить без боя. Он прекрасно понимал, чем ему грозит такое мнение. Кутузов приказал Барклаю-де-Толли организовать вывод армии из первопрестольной, что и было сделано в образцовом порядке. С.П. Мельгунов сообщал: «… Кутузов, по словам Ермолова, «не мог скрыть восхищения своего, что не ему присвоена будет мысль об отступлении»… Кутузов, желая сложить с себя ответственность, указывал в своем донесении, что «потеря Смоленска была преддверием падения Москвы», не скрывая намерения, говорит Ермолов, «набросить невыгодный свет на действия военного министра, в котором и не любящие его уважали большую опытность, заботливость и отличную деятельность…»

Откровенные мнения Барклая о «беспорядках в делах, принявших необыкновенный ход», не нравились Кутузову, прекрасно справлявшемуся с армией через голову предшественника. И, в конце концов, Барклай (22 сентября) совсем оставил армию. «Не стало терпения его, — замечает А.П. Ермолов, — видел с досадою продолжающиеся беспорядки, негодовал за недоверчивое к нему расположение, невмешательство к его представлениям»… Выступая с критикой, Барклай поступил честнее всех других. Он писал Кутузову. «Во время решительное, — писал Барклай, — когда грозная опасность отечества вынуждает отстранить всякие личности, вы позволите мне, князь, говорить вам со всею откровенностью…» [2, c.90-98]. Ту же откровенность проявил он и в письме к императору Александру 24 сентября [19, с.39].

А затем Барклай ушел: «Настоящее против меня, и я принужден покориться, но настанет время хладнокровного обсуждения всего случившегося, и это время отдаст мне должное. Я ввел колесницу на гору, а с горы она скатится сама и при малом руководстве… Мой труд, мой памятник налицо: сохраненная, снабженная всем необходимым армия, а перед ней — расстроенный, упавший духом противник,» — писал Барклай-де-Толли в те дни [15, c.402–403]. Прощаясь с адъютантом В.И. Левенштерном, Барклай произнес: «Я должен уехать. Это необходимо, так как фельдмаршал не дает мне возможности делать то, что я считаю полезным. Притом главное дело сделано, остается пожинать плоды. Я слишком люблю Отечество и императора, чтобы не радоваться заранее успехам, коих можно ожидать в будущем. Потомство отдаст мне справедливость. На мою долю выпала неблагодарная часть кампании; на долю Кутузова выпадет часть более приятная и более полезная для его славы. Я бы остался, если бы я не предвидел, что это принесет армии больше зла. Фельдмаршал не хочет ни с кем разделить славу изгнания неприятеля со священной земли нашего Отечества. Я считал дело Наполеона проигранным с того момента, как он двинулся от Смоленска к столице. Это убеждение перешло во мне в уверенность с той минуты, как он вступил в Москву… Я передал фельдмаршалу армию сохраненную, хорошо одетую, вооруженную и не деморализованную. Это дает мне наибольшее право на признательность народа, который бросит теперь, может быть, в меня камень, но позже отдаст мне справедливость…» [20, с.110].

«Вместе с Барклаем‑де‑Толли уехал директор его собственной канцелярии флигель‑адъютант гвардии полковник Закревский, офицер отлично благородных свойств, с которым был я в отношениях совершенно дружеских, разделяя и горести неудачной войны, и приятные в ней минуты», — вспоминал А.П. Ермолов [21, с.214]. По дороге к городу Владимиру Барклая ждало новое серьезное испытание. Возле дома станционного смотрителя его встретила толпа людей, и когда они узнали Барклая, стали кричать, называя его изменником и не желая пропускать к экипажу. Закревскому пришлось обнажить саблю, чтобы утихомирить людей. В экипаж Барклая летели камни. Во Владимире он встретился с московским генерал-губернатором Ф.В. Ростопчиным, который тоже «был объектом злобы для народа» (может как раз потому, что Ростопчина не без оснований считали виновником «скифского» поджога столицы).

В поисках поддержки Барклай-де-Толли обратился к императору:  «Всемилостивейший государь! Проезжая губернии внутренние, с сокрушением сердца слышу я повсюду различные толки о действиях армий наших, и особливо о причинах отступления их от Смоленска и Москвы. Одни приписывают то робости, другие — недостаткам и слабости разного рода, а некоторые, что всего оскорбительнее, даже измене и предательству! Известный отзыв князя Голенищева‑Кутузова, что отдача неприятелю Москвы есть следствие отдачи Смоленска, к сожалению, подтверждает во многих умах сии ужасные для чести армий и предводительствовавших ими заключения. Я менее всех должен быть равнодушен к ним и более всех нахожу себя в обязанности защищать честь армии и честь мою собственную, сорокадвухлетнею службою и увечьем стяжанную» [22, с.272].

Ответ задерживался, и Барклай-де-Толли вернулся в свое эстонское имение, где находился до конца января 1813 г. Там он всё же получил долгожданное письмо от выждавшего время Александра I. Тот перечислил все претензии, которые имел к Барклаю, но действия его оправдал. Хотя император, подлинный автор системы «сдержек и противовесов», и принёс Барклая в жертву общественному мнению в 1812 году, сам он никогда не сомневался в честности полководца и его исключительном таланте.

Барклай-де-Толли возвратился в действующую армию в январе 1813 г., сменив адмирала В.П. Чичагов, также ставшего жертвой интриг. «Сухопутного адмирала» обвиняли в том, что это он выпустил Наполеона из России, хотя виною тому была скорее дипломатия Кутузова, желавшего не добивать неприятеля, а сохранить его в Европе препятствием хищной Англии. Поэтому Кутузов откровенно дезинформировал Чичагова, преграждавшего с 17-20 тысячами человек путь ещё весьма многочисленным 60 тысячным «остаткам» Наполеоновской армии, включавшим легендарную Старую гвардию [2], о скорости своих передвижений и месте дислокации [7, с.247-250].

В итоге в июле 1813 г. под началом Наполеона была уже новая армия более 400 тыс. человек. «Премудрая» дипломатия Кутузова, отдававшего себе отчёт в том, что российский самодержец не ограничится изгнанием французов за пределы России, стоила народам Европы ещё 3 года войны, сотен и сотен тысяч убитых и раненных, разумеется, и русским — в первую очередь.

Но «медлительный» Кутузов скончался. И уже ничто не мешало Александру, пожертвовавшему репутацией верного ему «земноводного адмирала», как прежде — Барклая, стать «спасителем Европы».

Так или иначе, но в жизни Михаила Богдановича начинается новый период. Он реорганизует и укрупняет бывшую «армию» Чичагова… А в грандиозной «битве народов» при Лейпциге Барклай командует уже третью всей союзной армии антинаполеоновской коалиции (под его началом порядка 90 тыс. чел.), в 1815 г. под командованием Барклая-де-Толли во Франции 150-тысячная русская армия.

На полководца запоздало проливается дождь наград. Император благоволит к лучшему из своих генералов. Барклай становится самым молодым за всю историю России генерал-фельдмаршалом — в 56 лет! Вторым из четырёх (в истории XIX века) полководцев, удостоенных орденами св. Георгия всех 4-х степеней – полным кавалером…

В конце дней, словно бы предчувствуя, как скоро сильно изменится тактика ведения боя, Барклай успел ввести у себя в армии «Правила рассыпного строя…», распространившиеся по всем вооруженным силам России уже после смерти прозорливого полководца (13 мая 1818 г.).

Барклай-де-Толли преобразовал и возглавил армию в годы «небывалой по замыслу и последствиям» войны, разработал спасительный для армии и страны план ведения боевых действий, испил горькую чашу ответственности за отступление, за сдачу столицы. Нами была предпринята попытка вскрыть причины принижения его заслуг большинством современников, непонимания, что стало самой трагической страницей в судьбе этого выдающегося человека. А что если бы Барклай-де-Толли не был столь мужественен и «неколебим пред общим заблужденьем»?

Да будет же ему воздана вечная благодарность русского народа!

Литература:

1. Дименштейн И.Л. Русская Рига. Исторические очерки. Рига, 2004.
2. Мельгунов С.П. Барклай‑де‑Толли и Багратион // Отечественная война и Русское общество. Т. III. М., 1912.
3. Лещенко В.Г. Герои 1812 года. Сборник. М., 1987.
4. Михайловский‑Данилевский А.И. Описание второй войны императора Александра с Наполеоном в 1806 и 1807 годах. СПб., 1846.
5. Толстой Л.Н. Война и мир. Том 3. Часть первая.
6. Балязин В.Н. Герои 1812 года. М., 1987.
7. Нечаев С.Ю. Барклай-де-Толли. М.: Молодая Гвардия, 2011. (Жизнь замечательных людей).
8. Голицын Н.С. Всеобщая военная история древних времен. Гл. «Поход Дария Гистаспа против скифов (513 г.)».
9. Колпакиди А.И., Прохоров Д.П. Очерки истории российской военной разведки. М., 2000.
10. Балязин В.Н. Барклай‑де‑Толли. Верность и терпение. М., 1996.
11. Тартаковский А.Г. Скорбь Барклая. Штрихи к портрету полководца // Родина. 1992. № 6–7.
12. Записки очевидца. Воспоминания, дневники, письма (ред. М.И. Вострышев). М., 1989.
13. Астапенко М.П., Левченко В.Г. Атаман Платов. Жизнеописание. М., 1988.
14. Покровский М.Н. Дипломатия и войны царской России в XIX столетии. Сборник статей. М., 1923.
15. Балязин В.Н. Неофициальная история России. Россия против Наполеона. М., 2007.
16. Бородино. Документы, письма, воспоминания. М., 1962.
17. Полевой Н.А. Наполеон в России в 1812 году. М., 1905.
18. К чести России. Из частной переписки 1812 года (сост. М.А. Бойцов). М., 1988.
19. Левченко В.Г. Герои 1812 года. Сборник. М., 1987.
20. Левенштерн В.И. Записки // Русская старина. 1900. № 11.
21. Ермолов А.П. Записки А.П. Ермолова, 1798–1826. М., 1991.
22. Дубровин Н.Ф. Отечественная война в письмах современников (1812–1815 гг.). М., 2006.

Об автореГаврилов Николай Дмитриевич, г. Москва, сотрудник Института гуманитарного образования и информационных технологий (ИГУМО), участник II-ой, III-ей и IV-ой Международных научно-практических конференций «Непознанное. Традиции и современность» 2012-2014 гг.


[1] Год указан в соответствии со словами самого М.Б. Барклая-де-Толли, который в 1812 году в письме к императору Александру I сообщал «от роду мне 55 лет»: Нечаев С.Ю. Барклай-де-Толли. — М.: Молодая Гвардия, 2011. 332 с. (Жизнь замечательных людей).
[2] Так следует из оправдательного письма самого П.В. Чичагова императору от 17 ноября 1812 года. «Алиби» адмирала подтверждает даже генерал А.П. Ермолов, явившийся к М.И. Кутузову, чтобы защитить Чичагова от интриг. Возможно, М.И. Кутузов припомнил, что именно П.В. Чичагов сменил его в апреле 1812 г. на посту командующего Дунайской армией.